Неточные совпадения
Проводив Аркадия с насмешливым сожалением и дав ему понять, что он нисколько не обманывается насчет настоящей цели его поездки, Базаров уединился окончательно:
на него нашла лихорадка
работы.
Одни требовали расчета или прибавки, другие уходили, забравши задаток; лошади заболевали; сбруя горела как
на огне;
работы исполнялись небрежно; выписанная из Москвы молотильная машина оказалась негодною по своей тяжести; другую с первого разу испортили; половина скотного двора сгорела, оттого что слепая старуха из дворовых в ветреную погоду пошла с головешкой окуривать свою корову… правда, по уверению той же старухи, вся беда произошла оттого, что барину вздумалось
заводить какие-то небывалые сыры и молочные скопы.
— Вот и мы здесь тоже думаем — врут! Любят это у нас — преувеличить правду. К примеру — гвоздари: жалуются
на скудость жизни, а между тем — зарабатывают больше плотников. А плотники —
на них ссылаются, дескать — кузнецы лучше нас живут. Союзы тайные
заводят… Трудно, знаете, с рабочим народом. Надо бы за всякую
работу единство цены установить…
Распорядившись утром по хозяйству, бабушка, после кофе, стоя
сводила у бюро счеты, потом садилась у окон и глядела в поле, следила за
работами, смотрела, что делалось
на дворе, и посылала Якова или Василису, если
на дворе делалось что-нибудь не так, как ей хотелось.
Из конторских книг и разговоров с приказчиком он узнал, что, как и было прежде, две трети лучшей пахотной земли обрабатывались своими работниками усовершенствованными орудиями, остальная же треть земли обрабатывалась крестьянами наймом по пяти рублей за десятину, т. е. за пять рублей крестьянин обязывался три раза вспахать, три раза заскородить и засеять десятину, потом скосить, связать или сжать и
свезти на гумно, т. е. совершить
работы, стоящие по вольному дешевому найму по меньшей мере десять рублей за десятину.
Привалов в эту горячую пору успел отделать вчерне свой флигелек в три окна, куда и перешел в начале мая; другую половину флигеля пока занимали Телкин и Нагибин.
Работа по мельнице приостановилась, пока не были подысканы новые рабочие. Свободное время, которое теперь оставалось у Привалова, он
проводил на полях, присматриваясь к крестьянскому хозяйству
на месте.
Василий Назарыч половину года
проводил на приисках, а другую половину почти все вечера у него были заняты кабинетной
работой или визитами разных нужных людей.
По возвращении с этих
работ я занялся вычерчиванием съемок. Н.А. Десулави ботанизировал
на берегу моря, а П.П. Бордаков все эти дни
проводил с Дерсу. Он расспрашивал его об охоте
на тигров, о религии и загробной жизни.
Попадался ли ему клочок бумаги, он тотчас выпрашивал у Агафьи-ключницы ножницы, тщательно выкраивал из бумажки правильный четвероугольник,
проводил кругом каемочку и принимался за
работу: нарисует глаз с огромным зрачком, или греческий нос, или дом с трубой и дымом в виде винта, собаку «en face», похожую
на скамью, деревцо с двумя голубками и подпишет: «рисовал Андрей Беловзоров, такого-то числа, такого-то года, село Малые Брыки».
Стал очень усердно заниматься гимнастикою; это хорошо, но ведь гимнастика только совершенствует материал, надо запасаться материалом, и вот
на время, вдвое большее занятий гимнастикою,
на несколько часов в день, он становится чернорабочим по
работам, требующим силы:
возил воду, таскал дрова, рубил дрова, пилил лес, тесал камни, копал землю, ковал железо; много
работ он проходил и часто менял их, потому что от каждой новой
работы, с каждой переменой получают новое развитие какие-нибудь мускулы.
— Вы видите, — продолжала она: — у меня в руках остается столько-то денег. Теперь: что делать с ними! Я
завела мастерскую затем, чтобы эти прибыльные деньги шли в руки тем самым швеям, за
работу которых получены. Потому и раздаю их нам;
на первый раз, всем поровну, каждой особо. После посмотрим, так ли лучше распоряжаться ими, или можно еще как-нибудь другим манером, еще выгоднее для вас. — Она раздала деньги.
Но что же доказывает все это? Многое, но
на первый случай то, что немецкой
работы китайские башмаки, в которых Россию
водят полтораста лет, натерли много мозолей, но, видно, костей не повредили, если всякий раз, когда удается расправить члены, являются такие свежие и молодые силы. Это нисколько не обеспечивает будущего, но делает его крайне возможным.
— Срамник ты! — сказала она, когда они воротились в свой угол. И Павел понял, что с этой минуты согласной их жизни наступил бесповоротный конец. Целые дни молча
проводила Мавруша в каморке, и не только не садилась около мужа во время его
работы, но
на все его вопросы отвечала нехотя, лишь бы отвязаться. Никакого просвета в будущем не предвиделось; даже представить себе Павел не мог, чем все это кончится. Попытался было он попросить «барина» вступиться за него, но отец, по обыкновению, уклонился.
Мосолов умер в 1914 году. Он пожертвовал в музей драгоценную коллекцию гравюр и офортов, как своей
работы, так и иностранных художников. Его тургеневскую фигуру помнят старые москвичи, но редко кто удостаивался бывать у него. Целые дни он
проводил в своем доме за
работой, а иногда отдыхал с трубкой
на длиннейшем черешневом чубуке у окна, выходившего во двор, где помещался в восьмидесятых годах гастрономический магазин Генералова.
За
работу Н. И. Струнникову Брокар денег не давал, а только платил за него пятьдесят рублей в училище и содержал «
на всем готовом». А содержал так:
отвел художнику в сторожке койку пополам с рабочим, — так двое
на одной кровати и спали, и кормил вместе со своей прислугой
на кухне. Проработал год Н. И. Струнников и пришел к Брокару...
Писарь давно обленился, отстал от всякой
работы и теперь казнился, поглядывая
на молодого зятя, как тот поворачивал всякое дело. Заразившись его энергией, писарь начал
заводить строгие порядки у себя в доме, а потом в волости. Эта домашняя революция закончилась ссорой с женой, а в волости взбунтовался сторож Вахрушка.
Кожин сам отворил и
провел гостя не в избу, а в огород, где под березой,
на самом берегу озера, устроена была небольшая беседка. Мыльников даже обомлел, когда Кожин без всяких разговоров вытащил из кармана бутылку с водкой. Вот это называется ударить человека прямо между глаз… Да и место очень уж было хорошее. Берег спускался крутым откосом, а за ним расстилалось озеро, горевшее
на солнце, как расплавленное. У самой воды стояла каменная кожевня, в которой летом
работы было совсем мало.
Сейчас же было заключено условие, и артель Матюшки переселилась
на Сиротку через два дня. К ним присоединились лакей Ганька и бывший доводчик
на золотопромывальной фабрике Ераков. Народ так и бежал с компанейских
работ: раз — всех тянуло
на свой вольный хлеб, а второе — новый главный управляющий очень уж круто принялся
заводить свои новые порядки.
Они расстались большими друзьями. Петр Васильич выскочил
провожать дорогого гостя
на улицу и долго стоял за воротами, — стоял и крестился, охваченный радостным чувством. Что же, в самом-то деле, достаточно всякого горя та же Фотьянка напринималась: пора и отдохнуть. Одна казенная
работа чего стоит, а тут компания насела и всем дух заперла. Подшибся народ вконец…
У закостеневшего
на заводской
работе Овсянникова была всего единственная слабость, именно эти золотые часы. Если кто хотел найти доступ в его канцелярское сердце, стоило только
завести речь об его часах и с большею или меньшею ловкостью похвалить их. Эту слабость многие знали и пользовались ею самым бессовестным образом.
На именинах, когда Овсянников выпивал лишнюю рюмку, он бросал их за окно, чтобы доказать прочность. То же самое проделал он и теперь, и Нюрочка хохотала до слез, как сумасшедшая.
— Так-с; они ни больше ни меньше, как выдали студента Богатырева, которого увезли в Петербург в крепость; передавали все, что слышали
на сходках и в домах, и, наконец, Розанов украл, да-с, украл у меня вещи, которые, вероятно,
сведут меня, Персиянцева и еще кого-нибудь в каторжную
работу. Но тут дело не о нас. Мы люди, давно обреченные
на гибель, а он убил этим все дело.
Каждый раз, придя к своим друзьям, я замечал, что Маруся все больше хиреет. Теперь она совсем уже не выходила
на воздух, и серый камень — темное, молчаливое чудовище подземелья — продолжал без перерывов свою ужасную
работу, высасывая жизнь из маленького тельца. Девочка теперь большую часть времени
проводила в постели, и мы с Валеком истощали все усилия, чтобы развлечь ее и позабавить, чтобы вызвать тихие переливы ее слабого смеха.
— Покуда — ничего. В департаменте даже говорят, что меня столоначальником сделают. Полторы тысячи — ведь это куш. Правда, что тогда от частной службы отказаться придется, потому что и
на дому казенной
работы по вечерам довольно будет, но что-нибудь легонькое все-таки и посторонним трудом можно будет заработать, рубликов хоть
на триста. Квартиру наймем; ты только вечером
на уроки станешь ходить, а по утрам дома будешь сидеть; хозяйство свое
заведем — живут же другие!
"Всю жизнь
провел в битье, и теперь срам настал, — думалось ему, — куда деваться? Остаться здесь невозможно — не выдержишь! С утра до вечера эта паскуда будет перед глазами мыкаться. А ежели ей волю дать — глаз никуда показать нельзя будет. Без
работы, без хлеба насидишься, а она все-таки
на шее висеть будет. Колотить ежели, так жаловаться станет, заступку найдет. Да и обтерпится, пожалуй, так что самому надоест… Ах, мочи нет, тяжко!"
— Ротмистр Праскухин! — сказал генерал: — сходите пожалуйста в правый ложемент и скажите 2-му батальону М. полка, который там
на работе, чтоб он оставил
работу, не шумя вышел оттуда и присоединился бы к своему полку, который стоит под горой в резерве. Понимаете? Сами
отведите к полку.
— Ох, устала! — присела она с бессильным видом
на жесткую постель. — Пожалуйста, поставьте сак и сядьте сами
на стул. Впрочем, как хотите, вы торчите
на глазах. Я у вас
на время, пока приищу
работу, потому что ничего здесь не знаю и денег не имею. Но если вас стесняю, сделайте одолжение, опять прошу, заявите сейчас же, как и обязаны сделать, если вы честный человек. Я все-таки могу что-нибудь завтра продать и заплатить в гостинице, а уж в гостиницу извольте меня
проводить сами… Ох, только я устала!
Работа закипела — за себя и старика кубики режу, а с Тимошей дрова колем и
возим на салазках
на двенадцать печей для литейщиков.
Трудный был этот год, год моей первой ученической
работы.
На мне лежала обязанность вести хронику происшествий, — должен знать все, что случилось в городе и окрестностях, и не прозевать ни одного убийства, ни одного большого пожара или крушения поезда. У меня везде были знакомства, свои люди, сообщавшие мне все, что случилось: сторожа
на вокзалах, писцы в полиции, обитатели трущоб. Всем, конечно, я платил. Целые дни
на выставке я
проводил, потому что здесь узнаешь все городские новости.
То и дело видишь во время
работы, как поднимают
на берегу людей и замертво тащат их в больницу, а по ночам подъезжают к берегу телеги с трупами, которые перегружают при свете луны в большие лодки и
отвозят через Волгу зарывать в песках
на той стороне или
на острове.
Глеб уже не принимался в этот день за начатую
работу.
Проводив старика соседа до половины дороги к озеру (дальше Глеб не пошел, да и дедушке Кондратию этого не хотелось), Глеб подобрал
на обратном пути топор и связки лозняка и вернулся домой еще сумрачнее, еще задумчивее обыкновенного.
Так
проводил он праздники, потом это стало звать его и в будни — ведь когда человека схватит за сердце море, он сам становится частью его, как сердце — только часть живого человека, и вот, бросив землю
на руки брата, Туба ушел с компанией таких же, как сам он, влюбленных в простор, — к берегам Сицилии ловить кораллы: трудная, а славная
работа, можно утонуть десять раз в день, но зато — сколько видишь удивительного, когда из синих вод тяжело поднимается сеть — полукруг с железными зубцами
на краю, и в ней — точно мысли в черепе — движется живое, разнообразных форм и цветов, а среди него — розовые ветви драгоценных кораллов — подарок моря.
Вечера дедушка Еремей по-прежнему
проводил в трактире около Терентия, разговаривая с горбуном о боге и делах человеческих. Горбун, живя в городе, стал ещё уродливее. Он как-то отсырел в своей
работе; глаза у него стали тусклые, пугливые, тело точно растаяло в трактирной жаре. Грязная рубашка постоянно всползала
на горб, обнажая поясницу. Разговаривая с кем-нибудь, Терентий всё время держал руки за спиной и оправлял рубашку быстрым движением рук, — казалось, он прячет что-то в свой горб.
Он исчез, юрко скользя между столов, сгибаясь
на ходу, прижав локти к бокам, кисти рук к груди, вертя шершавой головкой и поблескивая узенькими глазками. Евсей,
проводив его взглядом, благоговейно обмакнул перо в чернила, начал писать и скоро опустился в привычное и приятное ему забвение окружающего, застыл в бессмысленной
работе и потерял в ней свой страх.
— В кубовщики, четыре рубля в месяц!.. Ванька,
сведи его в третий номер, — крикнул сидевший за столом мальчику, который стоял у притолоки и крутил в руках обрывок веревки. — Сегодня гуляй, а завтра в четыре утра
на работу! — крикнул вслед уходившим приказчик.
На деньги эти он нанял щегольскую квартиру, отлично меблировал ее; потом съездил за границу, добился там, чтобы в газетах было напечатано «О
работах молодого русского врача Перехватова»; сделал затем в некоторых медицинских обществах рефераты; затем, возвратившись в Москву,
завел себе карету, стал являться во всех почти клубах, где заметно старался
заводить знакомства, и злые языки (из медиков, разумеется) к этому еще прибавляли, что Перехватов нарочно заезжал в московский трактир ужинать, дружился там с половыми и, оделив их карточками своими, поручал им, что если кто из публики спросит о докторе, так они
на него бы указывали желающим и подавали бы эти вот именно карточки,
на которых подробно было обозначено время, когда он у себя принимает и когда делает визиты.
Я с Евсеичем не сходил с пруда и нигде уже больше не удил; даже отец мой, удивший очень редко за недосугом, мог теперь удить с утра до вечера, потому, что большую часть дня должен был
проводить на мельнице, наблюдая над разными
работами: он имел полную возможность удить, не выпуская из глаз всех построек и осматривая их от времени до времени.
— Хлеб есть даром — вот и всей твоей
работы, — решил Гарусов и прибавил, обратившись к стоявшему около приказчику: —
Сведи его
на фабрику до поставь, где потеплее. Пусть разомнется для первого раза…
— Имею большую причину от игумена Моисея, — жаловался дьячок Арефа товарищам по несчастью. — Нещадно он бил меня шелепами [Шелепы — мешки с песком. (Прим. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)]… А еще измором морил
на всякой своей монастырской
работе. Яко лев рыкающий, забрался в нашу святую обитель… Новшества везде
завел, с огнепальною яростию
работы египетские вменил… Лютует над своею монастырскою братией и над крестьянами.
Под разными предлогами, пренебрегая гнев госпожи своей, Ольга отлучалась от скучной
работы и старалась встретить где-нибудь в отдаленной пустой комнате Вадима; и странно! она почти всегда находила его там, где думала найти — и тогда просьбы, ласки, все хитрости были употребляемы, чтобы выманить желанную тайну — однако он был непреклонен; умел
отвести разговор
на другой предмет, занимал ее разными рассказами — но тайны не было; она дивилась его уму, его бурному нраву, начинала проникать в его сумрачную душу и заметила, что этот человек рожден не для рабства: — и это заставило ее иметь к нему доверенность; немудрено; — власть разлучает гордые души, а неволя соединяет их.
«Они, — говорилось в челобитной, — стрельцам налоги, и обиды, и всякие тесности чинили, и приметывались к ним для взятков своих, и для
работы, и били жестокими побоями, и
на их стрелецких землях построили загородные огороды, и всякие овощи и семена
на тех огородах покупать им велели
на сборные деньги; и для строения и
работы на те свои загородные огороды их и детей их посылали работать; и мельницы делать, и лес чистить, и сено косить, и дров сечь, и к Москве
на их стрелецких подводах
возить заставливали… и для тех своих
работ велели им покупать лошадей неволею, бив батоги; и кафтаны цветные с золотыми нашивками, и шапки бархатные, и сапоги желтые неволею же делать им велели.
Весёлый плотник умер за
работой; делал гроб утонувшему сыну одноглазого фельдшера Морозова и вдруг свалился мёртвым. Артамонов пожелал
проводить старика в могилу, пошёл в церковь, очень тесно набитую рабочими, послушал, как строго служит рыжий поп Александр, заменивший тихого Глеба, который вдруг почему-то расстригся и ушёл неизвестно куда. В церкви красиво пел хор, созданный учителем фабричной школы Грековым, человеком похожим
на кота, и было много молодёжи.
— Вот милый вопрос… Как для чего? А вода? Ведь воду нужно было
отвести, чтобы продолжать
работы. У меня
на прииске эта проклятая вода, как одиннадцатая египетская казнь.
Восемьдесят тысяч каменотесов и семьдесят тысяч носильщиков беспрерывно работали в горах и в предместьях города, а десять тысяч дровосеков из числа тридцати восьми тысяч отправлялись посменно
на Ливан, где
проводили целый месяц в столь тяжкой
работе, что после нее отдыхали два месяца.
Пережив дважды в эту ночь такой страх, он теперь боялся пережить его в третий раз и желал одного: скорей кончить эту проклятую
работу, сойти
на землю и бежать от этого человека, пока он в самом деле не убил или не
завел его в тюрьму.
Несколько недель, проведенных мною
на Половинке в обществе Гаврилы Степаныча, Александры Васильевны, Евстигнея и изредка посещавшего нас Мухоедова, принадлежат к счастливейшему времени моей жизни, по крайней мере никогда мне не случалось
проводить время с такой пользой и вместе с таким удовольствием; моя
работа быстро подвигалась вперед, Гаврило Степаныч принимал в ней самое живое участие, помогал мне словом и делом и с лихорадочным нетерпением следил за прибывавшим числом исписанных листов, которые он имел ангельское терпение перечитывать по десять раз, делал замечания, помогал в вычислениях, так что в результате моя
работа настолько же принадлежала мне, как и ему.
Забыли мы, что женщина Христа родила и
на Голгофу покорно
проводила его; забыли, что она мать всех святых и прекрасных людей прошлого, и в подлой жадности нашей потеряли цену женщине, обращаем её в утеху для себя да в домашнее животное для
работы; оттого она и не родит больше спасителей жизни, а только уродцев сеет в ней, плодя слабость нашу.
Он верил, например, в то, что человек здоровый и обеспеченный в необходимых потребностях жизни не станет лежать
на боку, брезговать
работой и поедать плоды чужих трудов; ему казалось, что всем людям очень легко внушить понятие о полной солидарности их прав и обязанностей и что легко
провести эту солидарность во всей практической деятельности общины.
Так как имя его пользовалось значением между членами парламента, то ему удалось
провести вопрос об общем ограничении
работы детей
на фабриках.
Дай ты мне
на выбор: вот, мол, тебе, Краснов, горы золотые, палаты царские, только оставь жену; или вот, мол, тебе землянка непокрытая,
работа всякая черная, только с женой жить; я и ох не молвлю, буду
на себе воду
возить, только бы с ней быть завсегда.
Он шагу в жизни не сделал без пользы для себя и два фортеля в этом случае употреблял: во-первых, постоянно старался представить из себя чиновника высшего образования и возвышенных убеждений и для этого всегда накупал иностранных книг и журналов и всем обыкновенно рассказывал, что он то, се, третье там читал, — этим, собственно, вначале он обратил
на себя внимание графа; а потом стал льстить ему и возводил графа в какие-то боги, и тут же, будто к слову, напевал ему, как он сам целые ночи
проводит за
работой и как этим расстроил себе грудь и печень; ну, и разжалобит старика: тот ему почти каждый год то крест, то чин, то денежную награду даст, то повысит в должности, и я убежден даже, что он Янсона подшиб, чтобы сесть
на его место.